Коля, как всегда, узнал последним. Увидел и пристыл к полу: любовь, любовь! - защекотало в клапанах, полилось по аортам, вспыхнуло в желудочках. Свадьба, решено! - запело в районе среднего уха. Однако, будучи человеком неимоверно застенчивым, он ничего не сказал Катерине о своём решении, и, лакируя по утру длинные ногти, красавица меньше всего думала о браке с Николаем, о котором она тоже думала ничтожно мало, поскольку сам Николай всё никак не решался подойти и познакомиться, а наблюдал из-за фикуса.

Через две недели влюблённый, дополнительно к прямым обязанностям специалиста отдела кадров, напросился в уборщики и начал тайком собирать опавшие с Катиной головы волосы, а падали они обильно и повсюду: в приёмной, где Катя деревянной щёткой расчёсывала свои длинные густые локоны; в коридоре, где она красиво мотала головой, откидывая волосы с лица; в столовой, где особо пригождалась Николаева наблюдательность, поскольку в тарелках с пловом да жареной рыбой, на нержавеющей плашке с ёмкостями для супов и даже - будучи запечёнными в хлебцах, - всюду и в избытке можно было найти волосы и волоски почти любого окраса, длины и курчавости.
Складывалось впечатление, что их, эти волосы, нарочно стрясают в, допустим, котлетный фарш, чтобы подвергнуть некоторой деформации и термообработке, чем - усложнить идентификацию. Однако юноша не унывал, а, напротив, утраивал усилия, и в результате, к выходным третьей недели у него набрался плотный пучок, связанный теперь в тугой хвостик и украшенный мёртвым цветком.

В начале второго месяца своей одержимости Коля придумал писать Единственной полные восторженных признаний письма, однако письма эти передавать и даже подбрасывать Кате он, конечно, стеснялся, а вместо этого отсылал с ближайшего отделения связи себе домой, где через неделю получал, все в марках и штампиках, и, воображая себя Ею, трепетно вскрывал их кухонным ножом и по многу раз с замиранием сердца перечитывал, гоняя по кругу кассеты с Джо Дассеном и Полем Мориа.

Мелькали дни, летели недели, с грохотом проносились месяцы, уволился главных бухгалтер, сменился начальник отдела кадров, в фирме запахло финансовым кризисом; Колину единицу в отделе сократили и перестали платить за уборку помещений, но зато бесплатно кормили: ничего этого осунувшийся, отрешившийся Николай просто не замечал. Всё его внимание было приковано к объекту за фикусом, среди густых мясистых листьев которого теперь зияла искусственная расщелина; все его жизненные соки питали лишь одну, всепожирающую страсть, а нехарактерная для двадцатилетнего плешь разъела некогда пышную шевелюру.
Глаза молодого человека напоминали две глубокие, болезненно багровые язвы. Его руки дрожали от недоедания, а ноги едва держали дистрофическое тельце. Кожа на теле стала самопроизвольно отслаиваться, пропала перхоть, затвердел и без того редкий стул, соски и головка члена потеряли какую-либо чувствительность, зубы сделались коричневыми и хрупкими. Он гнил заживо.

Однажды, когда ориентиры, вроде времени суток, были утрачены, Николай полз из копировальной комнаты в уборную. В одной ручонке он сжимал пластиковое ведёрко, уцепившись за другую - волочилась по ленолеуму мокрая тряпка. Путь страдальца пролегал мимо приёмной генерального, и меж распахнутых ролль-ставен гноящиеся подслеповатые глаза выхватили цветущую, крутобёдрую фигуру Кати. Катя сидела на столе, свесив длинные голые ноги, и качала ими в явном удовольствии от поедаемой плитки белого шоколада и общества разбитного зама генерального - усатого здоровяка с косою саженью в плечах. Зам говорил что-то скабрезное, заразительно хохотал и поглаживал Катю по спине - та смеялась в ответ, в уголках её глаз лучились искорки благожелательности. У Николая перехватило дыхание: он полиловел и в следующий момент отключился; вокруг натекала бесцветная лужица.

На следующее утро наш герой ценой невероятных усилий добрался-таки до чердака, где иногда ночевал. Медленно, свинцово оглядел своё убогое пристанище: тусклый взгляд из-под опущенных век вяло перемещался от горки объедков к кучке испражнений, от липкой, буроватого цвета постели к сваленным в углу личным вещам Кати и вещам, до которых она дотрагивалась... Он искал приличную одежду, но её нигде не было. Наконец, он вспомнил, что в другом сегменте чердака видел повешенного разнорабочего, и пополз туда.
Рабочий настолько истлел, что о его классовой принадлежности сообщал лишь тёмно-синий комбинезон с неизвестной эмблемой. Обессиленный и накануне обезвоженный Николай до обеда подымался на ноги, дотягивался до покойника, стаскивал его с балки, переодевался. И вот, в три часа пополудни, подкрепившись дохлой крысой и собрав волю в кулак, - переступая крошечными шажками и держась за стену, отправился в Главный Поход своей жизни. Поход за Единственной.

Долго ли, коротко ли, а к утру третьего дня - как раз в понедельник - добрался Николай до основного этажа. В холле, предваряющем приёмную, на полу в больших вазонах стояли прекрасные цветы - сегодня у Екатерины, Кати, Катеньки, Катюши, Катеринушки был день рождения...
Через каких-то пару часов Николай почувствовал на своей спине взгляды. Обернувшись, он увидел свежепобеленный потолок. Потом - склонившиеся над ним лица. Ее лицо: встревоженное и нахмуренное. Он услышал переливающийся ручеёк её голоса:
- Кто Вы?? Что с Вами случилось?!
- Кто я?.. Кто Я?? Я - Коля. А ты, сука, пошла, бля, на...!!! - собрал последние силы и выдохнул смрадным ртом Николай. И закрыл глаза.

Остывающее туловце везли по коридору неразговорчивые медбратья. За их удаляющимися спинами, подрагивая красивыми плечами, тихо плакала Катя - она сама не знала, отчего ей так горько. Быть может, оттого, что у неё всё так ошеломительно хорошо в жизни. Это она остро вдруг почувствовала. Или оттого, что никто уже не поговорит с этим незнакомцем... с этим... Колей о красоте, что спасёт мир.