Картина утробы избушки была на редкость. Описую: 3 кровати (большая, просто, маленькая), 3 стула-качалки (соответственно), 3 пары медвежьих домашних тапочек (размеры 45, 43, 42) и чугунная ванна ручной работы в центре. Со стены бросалась табличка "Не кумарить!". Хозяева не наличествовали, наличность и провизия также.

Внезапно, как неуместный оргазм, Машъ обнаружил под большей кроватью нечто, взволновавшее его до глубины гортани. То была банка калипсола, полная, необходимо заметить, не менее, чем на 9/14. Машъ одновременно извлек из сапога свой любимый баяннавсякийслучай и разом проставился в возлюбленную вену на спине. Проставился, к слову сказать, и другим разом, но от повествования сокрыл. А покуда приход имелся, темнота сгущалась (наоборот тоже).

Выйдя взад, убаюкан судьбою, Машъ около 70 минут качался в кресле, пока оно не дриснуло, повергнув седока жертвой всемирного тяготения об пол. Оторвав лицо от оного, Машъ нечаянно уронил взгляд под соседнюю кровать и чуть не углубился обратно в нежданный оргазм: под кроватью явно экзистенциировал мешок анаши. Машъ, хотев было списать видение на калипсол, не стал и немедленно забил свою трубкунакаждыйдень. Укурившись в дин-дон и сломав второе кресло, он задорно пополз к третьей кровати и ... не зря. Под последней стояла эмалированная кастрюля с бразильским ромом. В происходящее верилось с трудом, небесные звезды перемигивались. Ночь довлела. Опрохлаживалось.

Из далекого неясно послышалось шлепание босых тяжелых лап по росистой траве, раздавался рев и разухабистая песня в три голоса: "Ох, ты, полюшко, поле, ты грибное такое!" Дверь разверзлась, явив на пороге группу медведей, количеством в три особи.

Дальнейшие события веду от лица. В разыгравшийся ниже момент повествования я возлежу в ванне посред помещения со своей верной рюмкойчерпалкой в левой руке и непосредственно медведями по правую руку. Балдею, дремлю. Медведи, побросав взгляды в разные стороны и выдержав паузу возмущения, приступают к чтению своих монологов:
"Кто-кто втрескал весь мой клип, поизмял мою постель и сломал мое седалище?!" - грозно проревел самый большой медведь - мишка-папа - Михайло Потапыч.
"Кто-кто обесчестил весь мой план, осквернил мою койку и надругался над моим креслом?!" - страшно прорычала мишка-мама - Настасья Петровна,
А маленький Мишутка заглянул в свою пустую кастрюльку и тоненьким голоском пропищал: "Какая... и все выжрала?!"
Далее все хором: "И куда это, интересно, подевались наши тапочки?"

И тут, други мои, леденящий ужас сковал мой верхний член (голову), ибо мне причудилось, что во время приходов я съел все три пары. С протяжным воплем я вылетел из водоема, заметался по избушке, в порядке отчаяния выскочил в окно и пустился скачками на северо-юг. Лесом.
Три медведя хотели было пуститься в долгую изнуряющую погоню, но внезапно заметили лукошко с грибами, ротозейно оставленное Машъем (перехожу на), и изменили свои планы диаметрально.
А ночь все не.

Недолго мешкая, медведи расселись округ лукошка и приступили к оприходыванию моих грибов. Дабы соблюсти справедливость, ели поочередно, по 5 штук, по команде М.П., тщательно обсасывая лапу и зорко следя за упорядоченностью сотрапезников. Весьма вскоре лукошко опустело, и последняя поганка была благородно съедена М.П-чем как самым-самым в семье, что оспаривать не посмел бы даже он сам. Пришлось, грубо говоря, по 100 штук на лицо (понимай: морду), что даже для медведей доза вовсе не хилая. А если принять поправку на то, что несмотря на непойманность никого, каждый съел еще ровно по 100 грибов незаметно, благодаря чему, заметим, справедливость дележа осталась непоруганной, получается, что на рыло пришлось не менее 200 грибочков. А это по любым меркам есть чрезмерщина полнейшая, если не сказать переполнейшая. Вернемся тем временем.

Приход наступил на удивление быстро, как злополучный нежданный оргазм. Сперва прихожанам умнилось, что они не бурые медведи, а белые. Далее, что не белые, а розовые, а потом, что они есмь вовсе не медведи, но поросята.
Поросят звали на три буквы по два раза: Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и ТаМ-тАм. Жили они весело, хотя и бездарно: нежились в лужах на солнышке, да хрюкали на луну. Но вот, как парашютист на голову свалилась осень, сковывая ледком бурную поросячью кровь. Тогда самый-самый из них ТаМ-тАм сказал: "Свиньи! Пора отгрохать себе что-нибудь попомпезней, этажа в три; предлагаю шалаш." Полемика не разгорелась. Поросята сошлись на суровой необходимости не обременяться работой над 3-мя этажами, а ограничиться одноэтажным шалашом единогласно. Единым был голос ТаМ-тАма. Через время ушедшее на постройку шалаша, шалаш стал построен. Не можно сказать, что он был надежен, уютен, теплоизоляционен или респектабелен, зато он был и фактом своего существования очищал мобильную поросячью совесть от себя самое.

Очищенные и просветленные поросята направились к лесу оттянуться. Дальнейшие события развивались внутривенно. В лесу они повстречали злого, голодного и настроенного на свинину зелено-оранжевого волка. Пого и погоня воспоследовали. Уходя от последней, поросятам удалось укрыться в шалаше, который являлся их частной собственностью. Волк, отметим мы про себя, был полностью невменяем или, может быть пьян в дрова, и принялся дуть. Дунул он в 1-й раз, и листья полетели с крыши шалаша; дунул во 2-й раз, и шалаш матерно затрещал; хотел он дунуть и в 3-й раз, но негаданно случилось такое: Мих-ло Пот-ч непредсказуемо вышел из прихода и шалаша и принялся избивать волка, чем довел его до отчаяния.

Здесь я должен осадить полет своих мыслей, уводящих меня в мир необузданности, и уточнить, что волк-то вовсе волком и не являлся, несмотря на отдаленные сходства. Буду откровенным до конца: от ушей до хвоста то был совсем не волк, а попросту я. Объяснюсь, не пудря. По мере того, как гигантскими скачками я удалялся от избушки на северо-юг, мой страх таял, как пиво на дне рюмки, в то же время мысль о забытом лукошке овладевала мной. Прошел ряд секунд, и она овладела мной вполне, я замер, как покосившийся фонарный столб. "Машъ!" - воскликнул я себе, - "там, в избушке ты оставил с полтысячи грибов! Подумай..." Я не стал думать. Чрез краткий миг не меньшими скачками я двигался на юго-север; обратно. К избушке.

Дальнейшие события драмы, други мои, вам, увы, известны. На этом печальном месте мне хотелось бы прервать повествование и заколбасить на послед небольшой kalомбурчик. Рукопись обрывается (автор избивается).