Самодельная засаленная колода быстро прыгала в мозолистых, грубых, но оттого не менее ловких руках сдающего. Капулетти сидели кругом, напряженно глядя друг на друга. Карты раскрывались веером, перескакивали из одной ладони в другую, подлетали в воздух и снова возвращались. Несколько секунд, и на зеленом деревянном табурете три ровно лежащих стопки карт для каждого игрока. Небольшая пауза, и каждый осторожно взял свои карты в руки. Торг.

Тибальт стоял на улице и мешал морозный воздух с дымом от дешевого табака из самокрутки. Расстегнутая телогрейка открывала драную майку и тощую грудь. Развязанная ушанка позволяла холодному ветру спокойно окрашивать уши в малиновый цвет. Однодневная седая щетина царапала подушечки пальцев, когда сигарета оказывалась у щербатого рта. Хлопья снега с силой били прямо в лицо, словно стараясь подтолкнуть к серой кирпичной стене и навсегда впечатать в нее.

Сквозь маленькое, глубоко утопленное в стену, зарешеченное окошко было видно обреченно падающий густой снег. Хлопья были настолько густыми, что практически полностью скрывали деревянную вышку с закутанным в тулуп автоматчиком на заднем плане. Джульетта застыл в дальнем конце помещения и щурился на окно, задрав голову. Иногда его толкали проходившие мимо в сторону умывальника. Он уныло смотрел на обидчиков, вяло матерился в их сторону и снова обращал взгляд к окошку.

Бенволио смотрел в зеркало на покрытое вспененным мылом лицо. Глаза были красные и усталые. Наконец, прервав ненужную паузу, он стал соскребать с кожи мыло вместо со щетиной. Умывшись холодной водой, немного подумал, сбрил жесткие черные волосы с тыльной стороны левой ладони, вытер руку насухо и позвал Балтазара. Тот принес иголку, нитку и шариковую ручку, несколькими четкими штрихами нарисовал на побритой руке Бенволио солнце и чаек, приготовился колоть.

Окно кабинета выходило на двор. Там было пусто и голо. Снег уже практически завалил все следы дневной прогулки. Эскал вздохнул, захлопнул очередную папку с чужим горем, подошел к сейфу и стал шарить по карманам в поисках ключей. Ключи нашлись, но не в кармане, а под фуражкой. Открыл сейф, достал початую бутылку коньяка и рюмку, сел за стол. Налил, посмотрел на портрет верховного главнокомандующего, укоризненно висевший над дверью, выдохнул и выпил.

Ромео щипал правой рукой с обгрызенными желтыми ногтями струны гитары и тихо пел: «Голуби летят...» На его плече из-под замызганного рукава выглядывала сизая русалка. Вокруг сидели граждане Вероны. Пальцы левой руки плясали над ладами, быстро перескакивая от одного простого аккорда к другому. На деке инструмента с помощью раскаленного гвоздя было написано несколько простых и тоскливых фраз. На глазах стояли слезы. То ли от песни, то ли вообще.

А потом... Потом... Потом однажды ночью Ромео забили до смерти сапогами непонятно за что. Эскал, как ни старался, не смог найти виновных, и его в кратчайшие сроки разжаловали и перевели. Джульетта неожиданно сошел с ума, начал впадать в нарколепсию и был перевезен психиатрическую клинику. Бенволио и Балтазар отсидели свое, вышли на волю и отправились каждый в свою сторону. Тибальт с помощью пажей организовал побег, но был застрелен в спину охраной. Пажи сдались.

Так сам по себе и развалился единственный экспериментальный кукольный театр созданный на базе N-ской колонии строгого режима №1 для организации досуга заключенных и их цивилизованного диалога с охраной колонии. Маленькие куклы из папье-маше еще долго бессмысленно валялись в каптерке. Широкая деревянная ширма, покрытая серой тканью, пылилась там же. И только иногда ночами Монтеки и Капулетти ворочались на своих койках и грустно вздыхали непонятно отчего, шевеля во сне правой кистью...